История гражданской войны на Севере в 1918-1920 гг.

[События, происходившие в] 1918-19-20 годах, слабо отображенн[ы] документами и [воспоминаниями] мало[численных] оставшихся в живых непосредственно участников, в силу чего этот период наиболее часто искажается последующими исследователями. Подробное положение событий требует и времени и сбора дополнительных материалов на местах. За неимением этих возможностей приходится ограничиться кратким перечнем событий, несколько развернув период 1919-1920 года и по которому положение подтверждается сохранившимися у меня документами.

Настоящий краткий обзор революционных событий на Севере, конечно, не претендуют на полноту их, и ни в какой степени не являются исчерпывающим. Его назначение [не дать стереть] в памяти жуткие и славные периоды страданий, борьбы и побед рабочего класса и трудового крестьянства на Тобольском Севере/Лопарев/.

Империалистическая война 14-17 годов потребовала колоссального количества солдат - «серой скотинки», «чернозема», «навоза» и т.д., поставленных на «пушечное мясо» почти исключительно из ряда рабочих и крестьян, путем непрерывных мобилизаций.

Нужда в человеческом материале в последние годы империалистической бойни достигла таких размеров, что царское правительство прибегло к исключительным мерам мобилизации всех мужчин до 45-летнего возраста и мобилизации русского населения в Берёзовском и Сургутском уездах б[ывшей] Тобольской губернии и реки Конды – явления небывалого в жизни народов Севера.

Совершенно очевидно, что эти массы трудового крестьянства сыграли потом в революционный период решающую роль в завоевании Советской власти на Севере. Особенное назначение в революционном движении на Севере имели мобилизованные из туземных районов Берёзовского и Сургутского уездов.

Здесь туземное население (остяки), пользовавшиеся вотчинным правом (вотчинники), и по наиболее легкости подчинения купцам, кулачеству, начальнику и шаманам, долго шло на поводу у последних и оказывало упорное, не только пассивное, но и вооружённое сопротивление революционным и военным мероприятиям Советов.

Великолепные лыжники и знатоки мест, тайги и тундры, хорошие охотники и неплохие стрелки, имеющие незаменимое средство продвижения – оленей, они причиняли продвижению Советской власти на Севере немало хлопот, приняли и в 1921 году почти поголовное участие в кулацком восстании. Ясное дело, что им и руководили и посылали на бойню купцы, кулаки, шаманы и др. контрреволюционный сброд, пользуясь их темнотой, малокультурностью и игрой на национальных чувствах, но все это не уменьшает их организованного противодействия. Особо выдающуюся помощь от них имели все контрреволюционные группировки при использовании туземцев в разведывательной службе, – тут они мало уступали и местным партизанам – охотникам. Лучшие партизаны все же оказались более выносливыми лыжниками, что наряду с их боевой сноровкой, огневой дисциплиной и пониманием задач революции и дало в 1919 и 1921 году быстрый и решительный поворот оперативным действиям красных партизан и Кр. Армии.

Запомним, что в империалистической войне участвовало много крестьян и рабочих (батраки, «крестьяне» и т.д.) с б. Тобольского Севера, революционирующие же последствия империалистической войны известны. Известно также и то, что сибиряки царским правительством формировались главным образом в стрелковых полках, в пехоте и что их не меньше других держали в [окопах] скопках и бросали на прорывы. Наиболее пострадавшие, они крепко восприняли основные зёрна революции и вместе с демобилизованными потоком разнесли их по самым глухим углам Сибири и Уральского Севера.

Немедленно с их возвращением, на местах началась ожесточенная классовая борьба. Обросшие, оборванные, грязные, пропитанные с ног до головы ужасами войны, всяк по своему, как будто бы и вразнобой, нескладно и непланово, они – то путём простых и ясных убеждений и агитации, то «большим горлом» и не терпящим возражения тоном, а зачастую и просто кулацкой расправой, постепенно проводили стройную систему построения власти Советов, отталкивали кулачество, купцов, попов, чиновников и весь контрреволюционный сброд от прямого руководства властью в селе и деревне.

Под их непосредственным воздействием земские управы и волости потеряли былое лицо полновластных хозяев района, и жизнь вначале все больше и больше стала смахивать к полному безвластию и самотеку, старые боялись управлять, - новые еще не имея за собой массовой поддержки населения, не решались взять управление в свои руки.

Большой тормоз в развитии революционного движения на Севере является г. Тобольск. Этот мещанский и чиновничий городишко, – губернский центр громадной территории, с крепкими тюрьмами и жандармским управлением, долго стоял пугалом и прямым противником всяких революционных движений и действий. Тобольск оказался в хвосте абсолютно всей губернии, в хвосте медленно и предупредительно соскальзывал на контрреволюцию - (вспомните колчаковщину, белых и кулацкое восстание).

Тобольск ожесточенно боролся с «Красной заразой», а революционная волна перехлестнула через его высокие колокольни и пошла гневом, и решительно гулять по громадной территории Севера.

Революционные силы сначала действовали вразнобой, кто, как придумает, кто как захочет. Не обходилось и без сведения личных счетов, но основной напор был на купцов. Особенно доставалась купцам и купчишкам, которых царское правительство под тем или другим предлогом освобождало от призывов на войну.

Первым историческим сигналом к плану, сигналом захвата, организации и укрепления Советской власти на Уральском севере явилось воззвание революционной группы с. Демьянского во главе с Дорониным Ф.П., предложившей всем селам и деревням немедленно созвать Краевой съезд в с[еле] Демьянском. Воззвание Демьянской группы большевиков нашло дружный отзыв на местах, и съезд состоялся в феврале или марте 1918 года. На нем участвовало не менее 28 представителей северной части б[ывшей] губернии, уполномоченных общими сельскими собраниями. Из участников с мест знаю: от Субботы – Сереброва, от Самаровского – Домарев Петр, от Демьянска – Доронина Ф. П., Молокова Н., Доронина П. С.

На[из] этого небольшого села, в 200 километрах севернее Тобольска, впервые прозвучали [полные] огня и решимости, властные призывы:

«Приветствуем смелые и решительные действия Совета Народных Комиссаров»…
«Подати Тобольску не платить»…
«Держать связь через голову Тобольска с Омским Совдепом»…
Зарядку этот съезд дал добрую, на местах сразу же началось организация Советов.

Первым на севере, наиболее деятельным и длительным оказался Берёзовский Совдеп с т. Кузнецовым, Котовщиковым, Шмуклёром К. Г. и Филипповым И.Ф. во главе. В Самаровском руководящую роль заняли: Захар Леонтьевич, Кошкаровы О. И. и А. С. Корепанов Е. И. Корепанов Павел и др.

Масса крестьянского и туземного населения слабо разбиралась в событиях, привязанная же к куску хлеба и всем прошлым к капиталистам и кулакам, испытывая их широкую закулисную обработку и угрозы, она на этом этапе революции или пассивничала, или шла на поводу у буржуазии. Только впоследствии, когда нагайка белых, чехов и Колчака с прижимом прошлись по спинам крестьянства, когда они испытывали все «прелести» белого самовластия и террора, у них открылись глаза и они более решительно пошли по революционной дороге.

В начале весны 1918 года Тобольск занял красногвардейский отряд под командой чред[чрезвычайного] комиссара т. Демьянова А.Ф. С этого времени революционный строй в губернии принял определенную организационную систему, с живой связью и широкой агиткой, под непременным [ …]: «Всем, всем, всем».

На берегу из Тобольска, на пароходе «Красная звезда» (б. Станкевич) в начале лета вышел красногвардейский отряд под командой т. Пейселя. Пейсель немного не дошел до Берёзова, вынужденный [остановиться из-за] выступлени[я]ем чехов у Омска, спешно вернуться в Тобольск. По дороге отряд т. Пейсель проводил агитационную работу и налагал контрибуции на буржуазию. Помню, в Самаровском к нему прикомандировался сразу же т. Макишев В.В., который, вероятно, и даст много ценного материала об этом отряде и о размерах контрибуции.

Пред самым началом эвакуации красных частей и Совдепа из Тобольска (июль м-ц) в Тобольске заседал Ш-й крестьянский съезд, на котором я был делегатом от Самаровского района.

Помню характерные моменты: т. Дислер предложил мне председательствовать на съезде (Я с ним познакомился в пути от Тюмени до Тобольска, когда бежал с кавказского фронта), - я отказался, т.к. в то время ничего не понимал в политике. Пред[седатель] съезда был продвинут т. Киселев, не избран, а именно продвинут Тобольской организацией большевиков. Кадет Панов и др. черносотенцы во время самого хода съезда, завопили, что Киселев не избран, а поставлен и потребовали голосования. Они в это время, очевидно, получили сведения о поражении красных частей под Омском и о подготовке к эвакуации г. Тобольска. Тов. Киселева проводили, тогда т. Дислер предложил мою кандидатуру, крестьяне поддержали, и мне пришлось председательствовать. В президиуме помню от Управы-Тимофеева, от кадетов Панова, синдикалиста Благоволина и др. Попав в сплошную сеть политики и тактики партии, я совершенно растерялся и по одному из вопросов поставил на голосование вопрос так: «Кто за советскую власть, кто за учредительное собрание, поднимите руки». Дислер с места указал мне, что на территории Советской власти так вопрос ставить нельзя, а кадет Панов, которому я провалил какую-то цель, мотал головой и все время шептал: «Ах, как мы политически не образованы». Характерной чертой этого съезда была ярко выраженная ненависть крестьян к земским Управам и к Земству, - их они категорически и единогласно не хотели, а Советов многие побаивались.

III-й крестьянский съезд не окончился, - наши товарищи большевики эвакуировались ночью, забрав из казначейства и банка денежные суммы и ценности. Известие об эвакуации большевиками Тобольска вызвало на съезде полную растерянность. Пришлось всю ночь выдавать справки делегатам, чтобы им быстрее добраться до дома. Крестьяне побежали. Назавтра же правые партии организовали собрание и выбрали комитет по охране «Общественного спокойствия».

Тобольск пал, а север по инерции и необходимости продолжал жить Советской жизнью – бежать ведь все равно некуда.

Пришли чехи на пароходах, с особой следственной комиссией во главе со Сташевским, и началась расправа с «советскими» за «Совдепы», за контрибуции, за просто «большевистские рожи». В Селияровском особо злобствовали купцы, поп Оболтин и старички: Власов г.г. («гад-гадыч»), Кузнецов Ф.Г. В волостном правлении по очереди секли совдепщиков: старика Осипа Кошкарова, и Кошкарова Афанасия и др. секли шомполами и вожжами от итальянских штыков, секли упорно и с продергом. Я сейчас как живого помню старика Власова Ефима – бежит из волости с костылем, прямо цветет. Захлебываясь всем и каждому: «с секутья, с секутья – Эх, и вложили Совленчикам. И опять семенит дальше и опять: «Ну, и всыпали, мало ей турков. (эк, проводил офицер Турков сын Тобольского купца). На революционном пути севера с ним была еще не одна встреча. Пошли аресты, в Самаровом был арестован Корепанов К. Л. и исчез потом неизвестно куда. Очевидно, его скоро же «пустили в расход». В Березовском чехи арестовали Совдеп в полном составе и в трюме парохода увезли в Тобольск. В Демьянске забрали организатора Красного съезда т. Доровина Ф. П. (расстреляли в Троицко-советской тюрьме) и много других передовых борцов севера, вскоре ставших жертвами революции.

Белый террор загулял вовсю. Восстановились на бумаге земство и волости, фактически же управляла и распоряжалась охранка и черная сотня.

И так до Колчака. А с ним еще крепче стал террор, еще сильнее обнаглела контрреволюция.

Тяжело прошла зима 18-19 года для Уральского Севера, а тут еще пошли колчаковские мобилизации. Колчаковская нагайка и террор, поголовное пьянство и порка белого офицерства и другой черной сволочи, активнейшая помощь им [от] местных купцов, кулаков, попов и шаманов, проделывавших ужасные вещи, отрезвили мужиков, открыли глаза на классовый характер жизни, поставили перед ними в упор вопросы правды и права мозолистой руки.

Большевики стали как-то понятно своими, а их храбрые призывы уж не так-то невозможными… Особенно если бы вместе да гуртом навалиться на эту белую сволочь.

В войска к Колчаку 95% крестьянства упорно не хотело, но двигаться было некуда,- дороги две: или к Колчаку, - или в тюрьму без возврата. От Колчака к большевикам, к Красной армии, не так большая перебежка, - там ребята свои – примут. Такого было общее настроение мобилизованных, а чтобы доказать, что не добровольцы, а мобилизованные, в Самаровском, например, в марте 1919 года, около 30 человек призываемых Колчаком, ввалились в волостное правление и, взяв за горло предателя «Савушку», трясли из него официальные справки, что они не добровольцы, а насильно мобилизованные. Справки зашили в сапоги, в штаны - в общем, кто куда надумал, и пошли. Дошли до первых стычек с красными частями и перебежали в подавляющем большинстве. Последние ушли Гувалов на Север, захватив оружие[так в документе].

При Колчаке еще не везде на Севере были погашены революционные огни Советов. Далеко на Север в 500 километрах от Березова, у подножья седого Урала, в Саранпауле крепко засел отряд красногвардейцев в количестве 60-70 человек, пришедший из-за Урала. Против этого отряда зимою 18-19 года была снаряжена из Тобольска специальная карательная экспедиция под командой «Знаменитого» палача Туркова, с офицерами Литвинским, Булатниковым, Кушниковым и Лушниковым.

Ранним предвесенним утром 1919 года Турков неожиданно напал на отряд, поджег дома, совершенно очевидно, что местное кулачье-зыряне принимали участие в этой бойне самое активное участие, и по всей вероятности они и подожгли дома, в которых жили красногвардейцы. Красногвардейцев перебили всех до единого. Победили с бедняг медвежьи попахи [так в документе], и в них отправили особо отличившихся в Тобольск с рапортом. «О блестящей победе», (подробно смотри в делах музея, в газетах времени).

Отряд Туркова состоял из Тобольских добровольцев гимназистов и др. недорослей, поэтому Тобольская буржуазия и мещане особой помпой праздновали «победу» над большевиками в Саранпауле, а местная газета всячески превозносила «героев». Да, и в пути следования буржуазия, попы и чинуши (особо консервативное ведомство) не отставали от Тобольска в напутствиях и встречах. Так, например, в Самаровском купечество в доме купца Соскина Б. устроило пышную встречу и угощение турковскому отряду. Одних только пельменей было приготовлено 10 000 штук.

Отряд Туркова по причинам ли весенней распутицы 1919 г., или по каким другим соображениям, остался в Саранпауле на весновку, которая затем уже по другим причинам, продолжалась до начала 1920 года, когда красные партизаны и подшефные части Красной армии рассчитались с Турками и турковцами за все, и за погибших товарищей-красногвардейцев и за издевательство над населением севера.

Весна и лето 1919 года, в первой части, на уральском севере без особых перемен: охранка свирепствовала по-прежнему, всех инакомыслящих, не к месту обронивших слово или улыбку, тотчас же определяли большевиками и беспощадно расправлялись. Охранка положительно заняла все, т.к. ее агентура здесь была очень велика, да и работала из-за страха перед красным строем на совесть. Всячески помогая охранке, богатые и крепкоимущие, все же чувствовали какую-то неустойчивость колчаковщины, и фактически имея на местах всю полноту власти, не очень-то было уверены в ее прочности. Следствием этого явилось неблаговременное припрятывание товаров и др. ценных товаров «подальше» - «впрок» прятали в речках и урманах.

А прятать было чего. У одного поганого купчишки с. Самарово Кузнецова И.Г. «козла» в последние годы империалистической войны, его племянничек, Кузнецов Яков цапнул шкатулочку с деньгами, в которой оказалось не много - не мало 100 000 рубликов.

Часть розданного купцами по «добрым людям» на хранение, зажилилось, большинство же, очевидно и по настоящее время «кладами» лежит в земле.

Пролетарская кара скоро настигла мошенников как гром, часть их ценностей стала достоянием республики, а особо упорные унесли свои богатства на «тот свет», на «обед к осетрам».

Летом 19 года Красная Армия нанесла сокрушительные удары Колчаку на западном фронте, после которых и начался, сначала медленный, а потом все ускоряющий темп отступления его войска в Западную и Восточную Сибирь, перешедший затем в паническое бегство. Как известно, главная масса колчаковских и «союзных» войск пошла вдоль линии Сибирской жел[езной] дороги к дальнему Востоку, не забыт был ими путь – Омск и Тюмень на Тобольск и Томск. Этот водный путь, имея большое количество тоннажа – пассажирских и буксирных пароходов, барж, катеров и т.д., кроме того являлся наиболее безопасным.

В начальный период эвакуации колчаковщины из Тобольска, я был здесь на кооперативном съезде, как инструктор Северосоюза. Инструкторская коллегия союза привлекла усиленное внимание охранки, т.к. в ней были такие инструктора, как старик Назаров Г.Я., впоследствии - член КК Уралобкома, Бершант – впоследствии следователь по чрезвычайным делам и Прокурор, Расторгуев Н.В., Кривенко С., Овсянкин И.М., Португаль Борис и др. (Расторгуев и Овсянкин были убиты колчаковцами). Поэтому мы держали начеку и свою очередь, следили за работой отступающей сволочи.

Чувствуя, что все проиграно, весь колчаковский, контрреволюционный сброд окончательно распоясался. Начались такие расправы, от которых волосы становились дыбом. Местная буржуазия, чиновничество, попы и весь контрреволюционный сброд «передовых людей», чувствуя, что все и навсегда потеряно дома, видя надежду на жизнь, только в отступлении на Дальний Восток, стали сводить свои последние счеты и передовыми, революционно настроенными рабочими, крестьянами и трудовой советски настроенной интеллигенцией, беспощадно мстя за все отнятое, за весело-пожитое, сладко-еденое, в общем, за все то, что давал им старый умирающий строй.

Сосредоточив все внимание на главных силах Колчака, оперирующих вдоль железной дороги, Тобольский участок, на решающие события, Красная Армия спокойно оставила в стороне, а затем и совсем во фланге. Это обстоятельство и было использовано колчаковщиной на проработку плана эвакуации, ее проведение главным образом на подготовку и проведение «настоящей» расправы с революционными работниками и со всеми инакомыслящими. В части эвакуации человеческой массы колчаковцами был применен сословный прядок или система: в первую очередь составляли список на [для] «своих», им бронировались лучшие места на лучших пароходах, их отправляли в первую очередь. Затем шла обработка «нейтральных» - полу-своих, колеблющихся, - но таких, которые могли быть дальними работниками и у большевиков «по принуждению». Третью группу составила совсем иная категория – крамольников, большевиков и ненадежных. Для этих был «предоставлен» особый вид транспорта: трюмы барж и пароходов, наглухо закупоренных – вести их далеко ведь не собирались.

Выезд из города без специального разрешения охранки был запрещен, а кому же из сочувствующих, а тем более красных придет голову мысль идти за пропуском и самому отслаться на верную смерть. Охранка рыщет, шнырит, помощников у ней тьма, а убираться надо. Начали постепенно все уходить из Тобольска и прятаться. Расторгуев Н.В. решили бежать на маленькой лодке вниз по Иртышу на Север до Демьянска и Самарова. Собралась совсем; - прибегает расстроенная Писаревская - ее ищут. Зову с собой – боится. Решает скрыться по близости в Аремзянах. Уходит … и совсем.

Садимся в лодку, нарочно, днем под самым носом транспортных охранников и тихонько плывём по течению. В лодке трое: я, Расторгуев и какая-то крестьянка с севера, взятая для маскировки. Сначала все идет ладно, но мы не знали про заставы в пути. В Юровском перед самым рассветом напоролись на такую заставу, хотя и ехали осторожно и под противоположным берегом. Отделались поддельными документами и нахальством. В Демьянске Расторгуев, как я его не убеждал ехать дальше, чтобы скрыться вместе в лесах, остался; намереваясь скрыться с Овсянниковым И.М. Позднее узнал – ушли они в лес, в таежную избушку взяли с собой еще одного крестьянина. ОН их потом и выдал. Овсянкина убили на месте в трубе чувала, по которой он пытался бежать. Расторгуева кончили в пути следования к Томску.

Из Демьянска в Самарово бежали опять трое, присоединились фельдшерица Доронина К. и еще она женщина. Путь до Самарова в 600 с лишним километров проделали в 4 суток. Здесь я не медлил ни минуты, забрал хлеба, ружья и с Бубликом Н.А. уехал в лодке -однодерёвке в таежную речку Вьюшкову скрываться.

Эвакуационные пароходы Колчака между тем все шли, да шли. Многие из них были защищены мешками с землей и песком, пулеметами и обязательными карательными отрядами. На многих пароходах были чехи. На всех пароходах шла одна постоянная «работа» - беспробудная пьянка, выгрузка большевистской сволочи и лихорадочная приемка новых.

В Тобольске охранка вела себя еще сравнительно скромно, но как только пароходы отходили от пристани – немедленно начиналась давно ожидаемая «настоящая расправа».

Женщины и подростки шли в равной категории с мужчинами. Вместе с ними, шли на показ последним, их наоборот первыми подвергали самым исступленным пыткам, предварительно выматывая душу и нервы. Арестованных в конечном результате связывали пачками и сталкивали за борт. Такие человеческие клубки недолго барахтались в воде, а их последние крики, мольбы и проклятия вызывали животный смех, очумевший, белогвардейской своры и благочестивых спутников 1-го и 2-го классов. Для разнообразия зачастую зашивали по несколько большевиков в рогожи, - оставляя на свободе руки и ноги, интересно, ведь посмотреть, как большевики будут брыкать ногами в последние секунды жизни: «А, вот как большевики относятся к огоньку» и в конце измученных и избитых людей поджаривают поодиночке, а то связывают пачками, поджаривают и сжигают на кострах из пароходных дров, поливая их керосином. О вырезке на теле большевиков пятиугольных звёзд и т.д. просто говорить не стоит – настолько эти приемы были обыденны. Пуль жалели, «большевики не стоили, не заслуживали пули». И уж если и приходилось израсходовать пулю, так только на целую «пачку красной сволочи».

Мне самому, скрываясь за берегом речки, в траве, всего в 200 шагах от себя, пришлось наблюдать на пристани Шапша Самаровского района 11 безызвестных наших товарищей. С подошедшего парохода прикладами выталкивают 11 человек арестованных, донельзя избитых, оборванных; сзади идет пьяный офицер с наганом и винтовкой: «Ставь в затылок». На эту сволочь и грешно держать больше одного патрона. Солдаты и чехи прикладами устанавливают людей плотно один к другому, в затылок. Некоторые еле стоят, остальные их поддерживают. Ругательства, революционные вскрики и мольба о пощаде глушатся коротким хлопком выстрела с пяти шагов. Живая связка большевиков подкосилась и беспорядочно разваливается. Предсмертные крики и стоны слились с испуганными вскриками крестьян. Но вот из корчащейся в предсмертных судорогах кучи большевиков поднимаются трое; «Просчитался гад, большевики живучи. Да здравствует…» Торопливые хлопки нагана, да зверская штыковая расправа не дали кончить начатых фраз. – «Не зарывать, пусть так и гниют сволочи». Три подрядных, коротких гудка и пароход уходит дальше, чтобы на следующей стоянке продолжить эту геройскую ликвидацию «красной заразы» Я и Бублик Н.А., наблюдающие эту сцену, стыдясь своего бессилия, угрюмо доползли до лодки и поехали дальше от опасного пароходного пути.

Под впечатлением, увиденного, до самой ночи не обменялись ни, одним словом. Едва ли не страшней этих пыток и смерти были пытки тысяч замуравленных в трюмах большевиков. В трюмы нарочно не давали свежего воздуха. Люди там же оправлялись и пили ту же воду. Набитые в трюмах, как сельди в бочке, большевикам и другим товарищам, специально заносили тиф и дизентерию. Описать, что там творилось, не могут и редкие счастливчики, оставшиеся в живых. И немудрено, что люди часто сходили с ума или кончали самоубийством. Большинству смерти хотелось, как жизни, но этот удел доставался далеко не всем и не сразу. А, ведь чего бы легче - кончили и всё тут. «Ну, хотя он даже так, как Стиву… Доронину раздавили бы бревном и всё. Или вот как учительницу Кошкарову - главное скоро. Весь путь от Тобольска до Томска – сплошная братская могила борцов революции, могила большевиков настоящих и будущих, не оставивших своих имен пролетариату и истории. Бесконечные вереницы мучеников революции приняли в себя бурые волны Иртыша и мощной Оби и посинелыми и разбухающими трупами, затем прибивали их к своим бесконечным берегам.

Крестьяне, застывшие от террора, не привыкшие к трупам, обыкновенно, недолюбливающие покойников, с каким-то упрямым, настойчивым равнодушием дни и ночи напролет на всем протяжении рек подбирали и хоронили и одиночек и группы. Насыпали холмики сырой земли, ставили на братские могилы или тычки, или кресты. Многие из них сохранились и сейчас местами, тут заботливой рукой трудящихся поставлены оградки и развиваются красные флаги, а еще больше братских могил разрушено волнами, заровняло непогодами.

Историки и писатели, сосчитайте эти братские могилы большевиков от Тобольска до Томска, тогда вы уясните себе всю величину [зверств] революции на этом северном, глухом участке единого пролетарского фронта и сумейте красочно и художественно отобразить революционную борьбу Севера за человеческое право и жизнь наших национальных меньшинств и других тружеников нашей окраины.