Партизанщина
Эвакуация колчаковцев продолжалась до самой осени. Воем, кто чувствовал свои «грехи» пришлось скрываться. Кто понадеялся на «авось», погиб. Леса и травянистые луга Севера – редкая утайка от врагов, имей только нервы, да знай природу – не пропадешь.
Преследуемые Колчаком красные, скрывались в больших количествах на всем протяжении эвакуационного пути колчаковских войск от Тобольска до Томска. Многие скрывались и по Березовскому направлению, где была сильно подкреплена власть колчаковщины специальными отрядами и, кроме того, хорошо вооруженным отрядом Туркова в Саранпауле.
Колчаковский террор и расправы над революционно-настроенными рабочими, крестьянами и трудовой интеллигенцией прогрессивно усиливаясь к осени, к самому заморозку Иртыша и Оби, достиг потрясающих ужасов. Соответственно его нарастающих темпов увеличивалась и волна скрывающихся красных и сочувствующих большевикам и советской власти. (Настоящих большевиков, с билетами, на Север, тогда были только единицы).
Захватив продовольствие и какое-нибудь ружьишко, преследуемые или ожидающие расправы, уходили в урманы в большинстве случаев одиночками, а затем или по имеющимся указаниям или случайно, собирались в группы от 2 до 4-5 человек, рыли в земле норы и строили избушки с расчетом на зимовку. Подолгу в одной избушке жить было опасно, их приходилось делать несколько, в разных местах и не близко одна от другой.
Колчаковская милиция и отряды охотились за укрывающимися, как за самым дорогим зверем. Помощников у них в селах и деревнях было много, поэтому облавы контрразведки зачастую оканчивались успехом. Захваченных обыкновенно «ликвидировали» на месте.
Строгие наблюдения и шпионаж в населенных пунктах и необитаемая дальность мест укрытия устраняли возможности бесперебойного питания скрывающихся. Приходилось главным образом обходиться только промыслом рыбы и птицы, избегая применения ружей. Да и с огнем надо было быть очень осторожными. Постоянное перекочевывание с места на место, заметание следов, густая сеть рыскающих отрядов по поимке и, наконец, борьба за пищу, к заморозкам совершенно измотали людей. Многие заболели, некоторые сошли с ума (… преследования – в Самаровском например, т. Скрипунов Н. С.), многие не вынесли тяжести звериной жизни, вышли домой, и, конечно, были сразу же «прибраны» охранкой».
Этот период изобилует массой примеров революционного мужества и отваги. Так, скрывающуюся группу товарищей (Бублика, Кошкарова К.Е. и др.), заболевших в таежной избушке, далеко от правого берега р. Оби кормил т. Никитин С. Н. рыбой, за которой ему буквально босиком приходилось через каждые три – пять дней ходить по первым заморозкам и снегу за 10-11 километров к Белогорским садам. Мало того, что темной, осенней ночью нужно было пройти в густом лесу это расстояние, нужно еще часами лежать на земле, пережидая сторожа, а затем ползать подле и только одними руками наловить от 2 до 3-х пудов зазевавшихся налимов и тащить этот груз обратно, все время, маскируя следы.
Я лично выбрал другую систему укрытия – удрать на лодке километров за 60-80, показаться населению, затем оказаться… в Самаровском селе и жить где-нибудь на чердаке, совсем по соседству с колчаковской милицией и охраной. В этих случаях, меньше всего ищут под носом, да и знать обстановку и новости. Как только отряды разъезжались по окрестностям, я выходил и спокойно ходил по Самарово, 2-3 милиционера меня взять побаивались, зная, что я прилично вооружен.
Осень 1919 года оказалась ранней. К 1-му ноября Обь встала в ледостав, захватив громадное количество эвакуационного флота Колчака на участке от села Тундрино. На этих (что 75 километров юго-западнее Сургута) – Нарым. На этих пароходах и баржах остались сильные части колчаковских войск, большое количество арестованных, колоссальные запасы продовольствия, которые специально вывозились из Тобольска и со всего пути следования, «чтобы не досталось большевикам».
В этих колчаковских частях, создавших штаб в Сургуте, особо зверствовали Соликамская милиция и т.п. ижевская дивизия. Чехов с ними почти не оставалось; они убрались на первых пароходах до Томска, или замерзли недалеко от него. С арестованными колчаковщина расправилась быстро и не менее жестко, чем в пути следования.
В конце октября 1919 года общая картина расположения […] частей была такова: красные части, заняв Тобольск, продвинулись только до села Бронникова, что в 40 килом[етрах]. на север по Иртышу от Тобольска, весь Сургутский район в Нарымский край был занят колчаковскими частями, хорошо вооруженными и экипированными, а Березовский район занимала колчаковская милиция и сильный отряд в Саран-Пауле Туркова, вошедшего в непосредственную связь с частями Чайковского (архангельского правительства белых). Участок от с. Бронникова до Самарово, на 400 килом. с лишком, затем от Самаровского на Сургут до с. Тундрино 200 килом. И, наконец, до Большого Атлыма по Березовскому направлению – тоже около 200 километров от с. Самаровского, были свободны от регулярных частей Колчака и белых.
Таким образом, перед осенней распутицей оставил центральной территории общим продолжением свыше 800 километров Участок был только Верхотуроко-Шаимский и Нахрачинский районы, не отрезанные распутицей от Обь-Иртышского тракта в этот период они не могли проявить инициативы, не зависимо от того, наши там или белые. Вот коротко обстановка накануне организации партизанского движения на Уральском Севере.
Сразу же ухода последних пароходов Колчака из Иртыша в Обь и дальше к Томску, скрывающиеся большевики и красные, сначала осторожно придвинулись к реке, затем поближе к своим деревням и селам, а потом постепенно стали являться домой и выходить на улицы.
Положение было ясно и заставляло быть на чеку, а поведение Красной Армии в Тобольске, упорно не продвигающейся на Север, вызвало тревогу и неуверенность в общей обстановке. Неизвестно было также, что будут делать белые и колчаковцы Березовского и Сургутского направлений.
В Самаровском, еще в периоде эвакуаций колчаковщины нам удалось на телеграфе устроить своего товарища Доронину Д. П. (впоследствии – политком Московского телеграфа). Сообщения и передачи секретных телеграмм оказали северу неоценимую помощь. При малейших сообщениях приходилось удирать в лес, передавая сообщения другим группам к одиночкам через разного рода связных и нарочных.
Морозная ночь на 1-е ноября 1919 года. У края речки в промысловой избушке, в 2 километрах от Самарово, я и мой брат Петр довариваем мелкий щуругай, только что добытый в мордах, рядом в углу стоит карабин и центральная двухстволка, у самой двери висит большой Смит-Вессон. В открытые двери избушки переливает по тонкой поляне снега иссиня-голубой лунный свет, отбрасывая от каряжестых их чернильные, резко очерченные тени. Воронко[лошадь], то сочно похрустывает водопойное сено, то глаза на избушку, то настораживает уши на редкий собачий взлай лисицы или на таинственные шорохи и встрески мороза. Изредка перебрасываясь словами, внимательно смотрим на уши лошади – они не выдадут – скажут опасность. Уха готова, деревянные ложки бойко стучат о края железного котелка… Вдруг сено застряло в горле у Воронка, вытянулся, уши стрелами, голова к опасному месту. Мы сразу на земле, руки крепко сжимают ружья, положенные на выступ порога… Скрип саней, заглушенный звук копыт по тонкому льду протоки, голоса… «Неужели попали? Обидно, черт возьми».
Из-за поворота, на одной лошади сразу вынырнули двое. Больше не слышно. «Ну, это не страшно». Приехали свои; Скрипунов А.Г. и Доронина К.П. сообщили, что Даша 4 часа тому назад перехватила телеграмму из Тундрино от Волкова в Березово Туркову о том, что он наступает на Самарово, имея впереди разведку в 25 человек, предлагает Туркову из Березова немедленно выступать из Самарово, а затем с объединенными силами идти на Тобольск, где красные бездействуют за своей малочисленностью. «Ребята собрались у тебя, не зная, что делать»,- торопливо передает Доронина. Сборы коротки. Беру нашу свежую лошадь и едем. Брат подбирает рыбу и морды, и едет один на прибывшей лошади.
Приехали в Самарово, еще темно. В комнате накурено до зелена. С пола соскакивает 7 человек – «Что делать, Волков едет?» быстро подсчитываем силы, оружие; народ есть, а из оружия – один карабин, и Смит, и его дробовиков – централок и шомполов. В лесу в засаде, если хорошее оружие, и 25 человек не страшны, но покуда подойдет Волков? Дорог две, на Самарово и на Мануйлово, да и снег мелкий еще – везде дорога. Засаду устроить трудно. Делать нечего, надо выскочить из захлестывающей петли, проскочить прямые дороги на Мануйлово 20 километров южнее Самарово, копить силы и тогда попробовать их в открытом бою. «Немедленно, запрягай лошадей, бери хлеба, какое есть оружие и на Мануйлово, на Реполово. Не терпим, там уйдем к Тобольску, к Красной Армии». Очевидно, по привычке соглашаются с моими доводами и советами в прошлом, собравшиеся смотрят на меня как на руководителя, начальника и торопливо бегут по домам. Через час на 7 лошадях, всего в составе только 7 человек. Выехали из Самарова по тяжелому, летнему пути (Иртыш у Самарова еще не встал). На Мануйлово выехали я, Скрипунов А.Г., сестры Доронины К., и Д., Конев Н.., Карлин С., и Губин. Гоним во всю. Волков не глуп и должен, по моему мнению, выйти именно наперерез. Речки, ручьи, высокие образы, кочки, в общем, все трудности неезженной дороги, и наконец – Мануйлово. Волкова еще нет. К нам прибавляется еще один товарищ Губин. Мало-едем дальше к Базьяну. Здесь слилось сразу 5 боевых ребят при старшем т. Башмакове Р. Нас уже 13 человек, но вооружены плохо; против Волкова не терпим. Едем ночью в Реполово. С громадными опасностями переправляем лошадей и людей через только что вставший Иртыш.
В Репалово наша группа увеличивается, но боя мы принять еще не можем. Едем до Филинского и здесь останавливаемся. Нас уже около 40 человек; большинство старые солдаты и унтер-офицеры, но оружия мало. Я уже полноправный начальник отряда, но это еще не отряд, а просто небоевая группа, без определенной цели. Надо их «завязать» в уголовной (по колчаковским законам) ответственности, отрезать всякую возможность компромисса. В Филинском, на горе беру боевиков – Скрипунова, Карлина, Доронину и несколько из наиболее шатающихся. Вооружаюсь карабином, Смитом и несколькими дробовиками и едем в почтово - телеграфное отделение «Руки вверх». «Давай оружие». Взяли 4 винтовки, 2 нагана, патроны. «Руби телеграфный столб». Отрубили. Перепуганные служащие изолировали нас от Демьянска, на Самарово – не сделали указанное соединение. Этот поступок в 10 минут без единого слова агитации, сразу же преобразил нашу группу в отряд с постоянными караулами и секретами. Отдавать территорию Волкову нам не хотелось, – ее ведь потом надо отвоёвывать.
Вот с этого времени и началась чисто партизанская борьба; сначала тактического воздействия на психику противника, а затем и боевая. Включив в телефон 2 трубки - одну я взял себе слушать, вторую передал громадному Саше Скрипунову с медвежьим горлом и велел вызвать Реполовскую телефонную будку. Я слушал и шептал Скрипунову, что надо говорить – последний ревел медведем.
Разговор с реполовским сторожем передаю по памяти, почти, дословно:
- Реполово?
- «Да, я реполовский сторож…»
- «Здорово, товарищ. С тобой говорит Комиссар Красных Орлов, из Филинска – Демьянов. Ты, слышишь товарищ?»
- Слышу госп…. товарищ Демьянов…
- Скажи, друг, не вышел ли сегодня из Конды мой красный отряд в 100 штыков на Реполово?
- Не знаю, товарищ, не слыхал…
- Как не слыхал, мошенник. Красные орлы еще утром должны были быть в Реполовом.
- Ей богу, товарищи, ничего не слыхал, не знаю. Я утром был в Реполове – и не видел ничего.
У телефона я слышу, какие то подозрительные шёпоты, как потом оказалось, Волков действительно гнался за нами по пятам. Его отряд дошел до Реполова и послал 7 человек на телефонную будку для связи с Самаровским. Их шёпот у телефона я и слышал.
- Ага, - ревет Скрипунов, так ты за колчаковскую сволочь. Ну погоди, дружок, через 8 часов я с тобой разделаюсь, приготовляй могилу.- Ей богу, же, товарищи, я ничего не знаю, - вопит несчастный старик.
- Я кончил. Через полчаса выступаю. Труби сбор, – орет Скрипунов у телефона. Колчаковцы с телефона, как ошпаренные – в Реполово. Побежишь, если сзади за 18 километров, из Конды выходит 100 красных, а с Филинского наступает «страшный» чрезвычайный комиссар Демьянов. В общем, панику мы устроили приличную, а для пущей убедительности в Репаловском доразыграли колчаковцев.
Только что перепуганные белые прискакали с телефона в Реполово (телефон в то время был за Иртышом в 7 километрах), как со стороны Заводных на взмыленной лошади им на встречу врывается взлохмаченный и возбужденный паренек и вопит на всю улицу: «Модьяры в Батовом… 100 человек… 3 пулемета… и одна пушка… вышли на Реполово.» (с. Батово в 33 килом. южнее Реполова). Бросили колчаковцы готовую уху и 2 мешка муки, и в чем попало подрали на Самарово, нещадно лупя коней вожжами и палками. Телефонный сторож сразу же сообщил нам об их бегстве. Настроение поднялось. Отряд между тем рос, да рос, но с оружием и припасами было по-прежнему плохо. Колчаковцы вычистили даже охотничьи ружья.
Угнав колчаковцев из Репалово «пушкой», мы обеспечили себе возможность роздыха[отдыха] в организации, но до этого нужно было предупредить возможную Волковскую расправу в Самаровом с оставшимися нашими семьями.
Повторил себе испробованную штуку – дуплетный разговор по телефону. О том, что нач[альник] Самаровской почтово-телеграфной конторы Мышкин, большая сволочь и самый махровый контрреволюционер, я знал великолепно, как знал, что и весь, вообще, аппарат телеграфа на подбор был черносотенным. Наверняка я считал, что Волков забрал телефон в свои руки и сам у них дежурит.
4-го ноября вечером, с тем же т. Скрипуновым и в том же порядке, вызываем сначала в Самарово Мышкина и как будто-бы не предполагаем о возможности присутствия на телеграфе Волкова.
В том же духе и тоне спрашиваем, требуем под страхом немедленного расстрела сообщить, как велик отряд Волкова, какие заняли позиции, где сторожевое охранение и т. д. Сразу понял, что слушают в две трубки – Мышкин и Волков. Ответы, явно, дутые с паузами, с перешептыванием.
- «Ну погоди, голубчик, (Мышкину) – завтра я поговорю с тобой без телефона, наганной дыркой», – ревет в трубку Скрипунов. «Давай прямой к Сивохребту». (юрты Сивохребт – телефон в 100 километрах от Самарово на Сургут). Пошептались, дали. Волков, очевидно, думал кое-что извлечь из наших разговоров со сторожем, ну и извлек.
- «Сивохребт?»
- «Да, сторож»
- «Сегодня в 18 часов на Сивохребт должен выйти мой отряд лыжников со стороны Горная Суббота. Когда прибыли? Пошли к телефону командира и Политкома».- «У нас никого нет, не было».
- «Как не было? Что они там, сволочи, замешкались. Еще лыжники, а ползут как тараканы» и следует цветистая, отборная ругань…
- «Слушай, сторож, как только отряд придет, немедленно пошли к телефону командира».
- «Хорошо, пошлю». Ясное дело, что Волков в Самарово слышал наш разговор.
Иметь 100 красных в своем глубоком тылу, отрезающих его от главных сил и наступающей с Реполова второй отряд, Волкову не по нутру. Выскочив на улицу, сбросив с козел ямщиков, с наганом в одной руке и вожжами в другой, он с отрядом помчал на д. Шапшу, и так безостановочно гнал 200 километров до самого Тундрино, загнав несколько лошадей.
Итак, только одной хитростью мы пока отделались на время от Сургутского фронта. Мышкин не позаботился о том, чтобы Березовские части тоже воздержались от марша на Самарово, но об этом мы не знали, в то время это и наделало нам немало хлопот в дальнейшем. (Гадина-Мышкин и сейчас коптит небо, примазавшись счетоводом в колхозе. В прошлом году, он, кажется, был в Саускане).
Недостаток в оружии с одной стороны и угрозы захода в тыл по Согомскому тракту (Белогорье – д.Согом - Болчары - Варлым) сильной Турковской группы, в связи с совершенно невыявленным положением в верховьях и средней части р. Конды, принудили меня отодвинуть отряд до Демьянска, что 240 километрах севернее от Тобольска. В с. Филинском оставил небольшой [отряд] под командой т. Карлина, поручив ему провести работу среди крестьян и отобрать контрреволюционную головку, а в Горной-Субботе поставил секрет с телефоном, (удобный пункт на горе над зимним трактом) и приказав в случае нажима белых сообщить по телефону, а самим выходить прямиком по тайге на лыжах в Демьянск.
Демьянск заняли 8 ноября. Сразу же обезоружили почтово-телеграфное отделение и поставили под контроль ненадежный его аппарат. И все же ночью провод оказался выключенным в сторону Тобольска. В Демьянске за два дня отряд вырос до 180 человек. Явившиеся товарищи во главе с одним фельдфебелем т. Переваловым, офицером Крыловым, Литвинским, Овсянкиным, Вторушиным и др., где-то в болотах выкопали скрытое в боях с колчаковцами оружие до 80 винтовок, 8 ящиков патрон и несколько револьверов.
Право мое на командование никем не оспаривалось. Люди приходили, рапортовали, послушно выполняли мельчайшее приказание. В Демьянске отряд разбил на 4 взвода (роты) комвзводами назначил старших, боевых унтеров: Крылова И.И., фельдфебеля Перевалова, Варлама (убит), начальниками разведки лыжников, незабываемого т. Бардакова П.Е. (убит в 1921 году бандитами под Вагаем) и Скрипунова А.
Интересен следующий случай, происшедший в этот день.
Наш штаб находили в почтово-телеграфном отделении, мне приходилось, и спать у телефона. Начатый с кем-то разговор по телефону прорывается шумом и стуком промерзших каблуков. В комнату весь в кержаке, с обледеневшими усами важно входит нач[альник] филинской заставы т. Карлин С. Лицо передергивает плотная улыбка, глаза готовят сюрприз, солидно захватив большие сосульки льда на усах здоровеннейшим кулачищем с силой отрывает их и с треском бьет об пол. «Ну, товарищ Лопарев я одного супчика угробил».
- «Угробил, слышь, кулака Горно-Субботинского-Вторушина».
- «Ну, туда ему и дорога», расскажи?
- Вы ушли, собрал я филинских мужиков на сходку так и так говорю, дело ясно, за или против?
- За, за, только уберите, вы от нас гадину погану – купца Вторушина,- придут белые, всех выдаст.
- Ага, подь-ка говорю, сюда, голубок. Арестовать.
Взяли, повезли. Доехали до Н. Романа. Пилит и пилит меня старик, терпежу нет.
- Молчи старый сыч, убью из нагана, прихлопну как цыпленка.
- Молчи, сволочь – смотри и до Лопарева не довезу. Не унимается: пилит, смеется, стращает белыми, расправой, терпения нет, а ребята с ухмылочкой на меня скалятся – подзадоривают. Совсем вышел из себя. А сидел кулачишко на лавке в большой шубе с кушаком, понимаешь, рядом этак с ним его сын рожа с похмелья не обо…… Донял он меня, выхватил я наган «раз» Он брык на лавку. Пощупал я пульс – пропал. Ну, собаке и собачья смерть. Вот и все. Кончил и заправил усы.
Неистовый звонок телефона прервал заготовленный вопрос. Безудержный смех и какие-то не членораздельные звуки, но все же ясно, что с секрета в Горной-Субботе.
- Да, в чем дело, поганцы?» Насилу успокоилась, сообщает:- Пришли в Горную Субботу, залезли на столб, включили телефон и провели провода в избу. Вошли и ахнули: «угробленный» Вторушин сидит в переднем углу за самоваром, с бровей пот капает. Как увидел нас, блюдце из рук – крах, побледнел, на колени, тот бог, этот бог – больше не буду, простите, пощадите! – запел, мертвец. Узнали как было дело: сверху толстый тулуп, русских овчин, под ним такой-же полушубок. Пуля из Сениного нагана «Смит-Вессона запуталась в шерсти полушубка. В дыму сын толкнул отца: «Падай, дурак». А что Сеня понимал тогда в пульсе, да полагаю я, что не без мухи за ухом был парень. Рассказал ребятам – смеялись до слез. Карлин побледнел, выхватил несчастный наган, швырнул его об пол.
- Давай мне т. Лопарев, настоящий наган – с этим говном я не хочу себя срамить». Дал новенький наган – парень действительно решительный и храбрый.
События между тем шли своим чередом. В этот день приехал тов. Зырянов А. статный, высокий парень, писатель военной службы, развитый, умный. Сразу же взяли его помощником (убит в 1921 году в бою с бандитами на Сургутском фронте).
В этот же день пришел ответ – телеграмма т. Блюхера на нашу просьбу о помощи: «Сложившейся обстановке помощи оказать не могу, выходите из положения сами, привет красным партизанам». Засевшему в Ишимских болотах, ему и верно было не до нас.
Поздно ночью того же дня с Конды из Болчар пригнала на лошади мать нашего славного Бардакова, старушку 60 лет. Она сообщила, что по Конде движется неизвестный отряд большой численности – красные, белые – неизвестно. Красным, взяться там мудрено, очевидно белые с Березова или Гарей (от Верхотурья).
Белые могли выйти в тыл у Барлыма (южнее с. Юровского), кроме того, неизвестно, что нам сулит тракт с Самарово, тем более, что телефонная связь с Реполовым неожиданно прервалась. Связи же с тобольскими частями Красной Армии у нас не было. Утром 11/ХIдал распоряжение отступить за линию возможного обзора еще на 90 километров до с. Увата (150 километров от Тобольска).
Выехали в тот же день на 180 лошадях в составе свыше 200 человек.
Вопрос о связи с Красной армией и Советами назрел сам собой и не терпел отлагательства, – надо было знать на какую материальную и вооруженную силу, в крайнем случае, упираться в Тобольске. Нужно также было достать и оружие. Эту миссию я взял на себя, посоветовал отряду выбрать командиром т. Зырянова А., как наиболее отвечающего назначению. Весь комсостав с неохотой пошел на мое предложение, но я предвидел, что у нас будет в дальнейшем руководящий штаб, и что одним командиром отряда мы не ограничимся, т.к. из Самарово нам поневоле придется разбиться на 2 самостоятельные, оперативные группы – Сургутскую и Березовскую, а там же возможно была бы и организация третьего отряда – Кондинского – за бойцами теперь дело не стояло, но не было оружия. На время своего выезда в Тобольск, я дал подробную инструкцию действий, предложив немедленно же начать щупать Конду, и при возможности начать наступление на Север до встречи с противником, но не дальше с. Самарово. Наступление предложил вести двумя группами: главными силами – под командой тов. Зырянова А. по тракту на Самарово и обходную группу во главе с т.т. Бардаковым и Скрипуновым по д. Согомскому, параллельно по р. Иртыш с выходом на д. Белогорье в тыл Самарову с Березовского направления.
Мои указания отряд принял, я выехал в Тобольск с небольшой группой, а отряды пошли на Север, все пополняясь новыми силами. В Тобольск я прибыл 13/XI. Увязался с исполкомом и военкоматом, которых я информировал о положении.
Военная обстановка в то же время уже совершенно определенно склонилась в нашу пользу. Колчаковские войска под мощным и боевым натиском Красной Армии быстро откатывались к Омску и в Сибирь. Все же Красная Армия помощи оказать не могла, так как колчаковцы требовали чрезвычайных сил и напряжения.
Довольный теплым приемом, получив немного разных винтовок и патрон, утром 15/XI я выехал к отряду, который и догнал 17/XI вечером у Реполова.
Среди партизан было какое-то недовольство, очевидно, нервировало отсутствие противника на тракте и отсутствие сведений о противнике на дальне-Согомском направлении, от нашей обходной группы. Т. Зырянов, как нестроевой, очевидно не сумел как следует прибрать к рукам всю партизанскую массу. В результате около Реполова отряд толокся целые сутки, не зная, что делать. Прибыв в Реполово, я немедленно же поехал на телефон в надежде разнюхать что-либо о положении в Самаровском. Приехал как раз кстати; из Самаровского меня настойчиво вызывали уже с полчаса. Слушаю, и не верю. Говорят, что говорят Скрипунов, прошедший обходной путь Болчары-Белогорье-Самарово, что ни в Белогорье, ни в Самаровском нет, ни колчаковцев, ни турковцев, и что поэтому Самарово заняли без боя. Передают по телефону и пароль. В душе у меня страшные сомнения: «Скрипуновский отряд разбит, пытками вытянули из ребят признания, а теперь заманивают главные наши силы в ловушку. Свои или чужие? Надо проверить». Прошу Самарово вызвать к телефону брата, его я узнаю по наводящим вопросам, узнаю о положении в Самаровском для белых совершенно незаметно. Трубку передаю Дорониной, не проболтаются ли? Она тоже ничего не поняла. Похоже, что свои, но как они могли, так быстро, по бездорожью пройти такое большое расстояние. Проходят жуткие полчаса… передают, что пришёл брат. Беру трубку, по голосу не могу узнать. Вспомнил, что в Реполове летом мы с ним покупали лайку, спрашиваю ее приметы, где она, еще ряд вопросов… «Да, свои, свои здесь, крой скорее. И верно свои. На душе сразу легко и весело. Ну и молодцы лыжники. Гоним обратно во всю. Мороз здоровый, с треском. В плохой бувишке у фельшерички колеют ноги. Мне и самому не жарко, но распариваю. «Снимай чулки, суй в пазуху». На радости партизана в 10 часов покрыли 100 километров пути до Самарова. Теперь уж нашего, советского надолго, навсегда.