Разведка

До Васпухоля мы добрались без особых затруднений. Здесь, в ожидании сборов проводника, пристреляли - я наган, Арся браунинг С.К.И. попадания ничего, у меня несколько лучше, прицел быстрее. Взяли в Васпухале проводника Лернова и с двумя лошадями пошли прямиком по тайге и бурелому к ю. Каштатским, что 60 килом. остяцких с «гаком» на юго-западе. По дороге пустили пару пуль в «святое дерево» - громадный остаток кедра разбитого грозой. Мерно натягивая лыжи, Арся на губах разыгрывал остяцкие мелодии – ученик Московской Филармонии, он быстро схватывал туземную музыку. Жаль беднягу, не удалось ему переложить ее на ноты. Особенное впечатление производил на меня марш остяков (мотив, песня, темпа марша) «Богу войны». От жуткого перелива тонов, их жесткости и дикости волосы становились дыбом. Помахивая лыжами по неглубокому снегу, шутя и планируя различные выверки на случай встречи с белыми, к вечеру 25/XIIмы стали добираться до юрт Каштатских. Темнело.

За плечами 60 настоящих остяцких верст, из которых добрых 2/3, поворотили на лыжах – болезненно отзывалось в ногах и пояснице.    Впереди лай собак, мигающие огоньки лучины и … полная неизвестность.

Со стороны Конды Кошаты - самый отдаленный и крайний населенный пункт в 5-7 хибарок-избушек. Осмотрели пистолеты, переложили поудобнее гранаты, прощупали зашитые в ушки сапог документы…лошадей оставили позади, - выдадут ржанием.

Осторожно прокрались к огороду, за угол в тень. На улице ни одной души. Мороз скрипит и ходко подбирает дорожный пот. Усталость выступила острее и требовательнее, ноги и тело просили тепла, пищи и отдыха.

В юртах тихо, как будто и живут одни огоньки лучины, бросающие смутные сполохи сквозь ледовое закрытие окон, да собаки. Послали в разведку проводника: «Об нас ни гу-гу». Скрип по снегу промерзшей обуви, да трескающейся лестницы, замер за облаком пара закрытой двери. Нет 10 минут, 15-20. Нервы напрягаются, а проводника все нет. Наконец выходит и, не глядя на нас, идет в другую избушку. Возвращается через час: - Вчера был отряд в 25 человек, - красные, - белые неизвестно, остяки понять не смогли. Уехали обратно на Конду».

Прячем оружие под одежду, идем в избу. Удивление, осторожность. Грязнущая детвора с большими животиками, босые, в одних рубашонках из углов и материнских юбок испуганно таращат глаза на покрытых куржаком и холодным паром незнакомцев. За чаем разговор о житье-бытье. Промысла хорошие. Сказали, что мы агенты по продовольствию, что посланы проверить, как живет народ, - хлеба ведь не удалось завести в Конду.

- Второй год нету хлеба. Все рыба, да рыба. Старики еще ничего, а у молодых брюхо пухнет… Мяса нет, ружья все отобраны, чем зверя поймаешь.

Обещаем забросить хлеб гужом, - настроение улучшается, говорят свободнее, но по интересующему нас вопросу ничего толком сказать не могу. Ну, завтра, дальше, в урман хоть к черту в зубы, а сегодня спать и спать. Проводнику только досюда, он посторожит, ночь потерпит и без отдыха. Разогретые чаем, снова одеваем полушубки и тулупы и валимся на одинарный, дующий всеми щелями пол избушки.

Ночь прошла спокойно, - ушедшему отряду незачем было возвращаться сразу обратно, а больше никто беспокоить не мог. Затем мы, наварив рыбы и пошвыркав чаишку из «чаги» (нароста березы), наняли 2 лошади и двинулись по следам ушедшего отряда. Ни в следующей, ни в дальнейших деревнях не могли выяснить, какой прошел на Конду отряд - красных или белых. Продвинулись за ним 100 километров, затем еще на 100, а отряд «инкогнито» так и оставался для нас неразгаданным. Узнали только, что он значительный, вооружен трехлинейками, много патрон, без погонов, выдают себя как будто за красных.          

Конспиративное продвижение отряда, выдача «за красных» обязывали к особой осторожности. Поэтому  по деревням собирали собрания, выяснили вопросы о наличии хлеба, его потребность и т.д., но вперед все же двигались упорно без длительных остановок. Попав в значительно заселенную местность, нам легко было узнать направление отряда и его разведок. Уклоняясь от встречи с неизвестным отрядом, мы исколесили весь его тыл и добрались до с. Сатыжинского. Здесь узнали, что таинственный отряд ушел на Леуши. Намерение у него было очевидно – выйти Кондой на Иртыш у с. Демьянского.

Если это белые, то в 750 километрах в тылу у н/Березовской группы и 250 килом. от Самарова, он мог временно наделать нашим немало хлопот, порвав единственную телеграфную линию с Тобольским. Что делать? Как раскрывать тайну неизвестного отряда в глухих углах Кондинской тайги? И с кем и как сообщить нашим, на реку, разгадку тайны, если это белые? От них нам не выбраться, т.к. меня среднее и нижнее течение Конды знало в лицо хорошо, - кто-нибудь да выдаст. А раскрывать отряд надо, поскольку сведения от населения не давали ничего положительного, решили сами попасть в отряд и лично раскрыть его инкогнито, а там действовать по обстановке. Небольшая надежда была на Арсю, - Никифоров для Конды был новым человеком, может быть ему удастся уйти, или передать как-нибудь сведения на реку (Иртыш). Проехали сутки, не доезжая до с. Леуши (400 килом. от Иртыша) вечером нас остановил:

- Стой.

- Кто идет? Засовывая ненужные теперь пистолеты и гранаты в снег, кричим в темноту:

- Свои, свои.

- Пропуск.

- Ну, мало-ли их изменилось за эти дни, - веди в штаб, там разберут. Только бы добраться до штаба, до главных, а то уж больно крутовато берется караул.

Ведут в штаб. За столом в углу над освещенной керосиновой лампой десятиверстной склонились три немолодых головы. Холеных рож нет, - мелькнула молнией мысль короткого броска глаз и где-то внутри стало полегче.

Внимательный осмотр, обыск, затем форменный допрос. С лиц наши глаза перебегают на руки, на почерк и орфографию карандашных заметок на карте. Руки не холеные, коричневые пальцы от мохры, бежит мысль, язык вертится в кругу перекрестных вопросов. Прошел целый час, а мы не продвинулись вперед ни на шаг, зато в нас поняли явно подозрительных людей и стали еще упорнее взгляды, глубже складки лица. Чем бы кончилось дело, не знаю. Помогла случайность. Вбегает связист с передового караула: «Товарищ командир, продукты привезли с Гарей»… Сердитый взгляд со стола опоздал. Караульный крикнул так искренне, из нутра, что пропали всякие сомнения. Засмеявшись, мы полезли в сапоги и достали наши настоящие документы.

Жамканье рук и расспросы без конца сменил чай с белыми кренделями и новыми разговорами. Оказалось, что отряд около 100 штыков вышел из Верхотурья и с Гарей и двигался на Иртыш выяснить обстановку, а затем на обратном пути организовать советскую власть и подчистить кого надо.

Довольнешенькие неожиданно благоприятным исходом операции, мы в ту же ночь выехали в Леуши, через полторы суток были в Демьянске, сделав в течение недели не менее 1300 километров, отсюда немедленно дали телеграммы в Березов и Тобольск. Отсыпались почти без перерыва двое суток. Двинулись в Самарово и затем в Березов.

- «Эй, братва, Платон нашелся».

- «Я говорил, не пропадет», - сообщил Лепехин отрядам.

«Эк, куда их унес черт. Чуть не за тысячу верст убрались, бродяги» - говорили в штабе и красноармейцы. Им, жителям России, наши расстояния казались дикими сказками. Не полюбили они их и до окончания операций, да и не мудрено, - их нужно знать, уметь ориентироваться, для их победы нужны выносливость, нервы, с ними нужно сжиться, с ними вырасти. Без этого любить их не за что, да и они не любят новичков и коротких пришельцев.