Югорский архивный диктант «Взгляд в прошлое»: Исторический очерк № 12
Лев Троцкий (Лев Давыдович Бронштейн) – теоретик перманентной революции, фактический лидер Петербургского совета рабочих депутатов, один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания 1917 года. Как он сам писал в своих мемуарах, революция для него «родная стихия», а аресты и ссылка «привычное дело». Как минимум два раза он был приговорен к ссылке в Сибирь и оба раза совершил побег. Белых пятен Сибирской ссылки достаточно много и одно из них – история пребывания в Берёзове.
Лев Троцкий.
Фото из открытых источников
Троцкий вместе с другими членами исполкома петербургского Совета был выслан на «вечное поселение» в Обдорск, ныне Салехард. 12 февраля 1907 года ссыльные достигли Берёзова. Троцкий понимал, что бежать из заполярного Обдорска по бескрайней тундре, а летом по Оби, где был установлен жесточайший контроль, – дело практически безнадежное, но, учитывая свободный режим и попустительство местных властей, разработал и осуществил с помощью местных жителей оригинальный план побега: по р. Сосьве на оленях через Полярный Урал к Богословскому заводу, к узколейке, выходящей на Пермскую железную дорогу. Пройдя на оленях 700 верст, через неделю он был на Урале, а еще через 4 дня – в Петербурге... Так Л.Д. Троцкий хоть и несколькими днями пребывания, но оставил след на берёзовской земле.
Стадо оленей и оленеводы. Просторы Севера.
Архивный отдел администрации Березовского района.
Фотофонд. Оп. 2. Д. 246.
Среди главных организаторов побега Троцкого был сын ссыльного участника Польского восстания 1863 года Иллариона Голицина – Кузьма Илларионович, прибывший в берёзовскую ссылку мальчиком вместе с отцом из Гомеля. Фамилия была изменена на – Коровины-Ножкины, которая трансформировалась в Коровьи-Ножки. Кстати, появление Кузьмы Илларионовича с семьей в Березове, как и изменение фамилии, имеет несколько версий, это лишь одна из них. Но именно под фамилией Коровьи-Ножки семья проживала в Берёзово.
Список жителей города Берёзова продолжающих осеннюю неводьбу и которые не могут быть сняты с таковой до 1 ноября 1921 года. Последним в списке числится Коровья ножка Кузьма Ил. (так в документе). 06.10.1921 год.
КУ «Государственный архив Югры». Ф. 429. Оп. 1. Д. 69. Л. 3.
Познакомившись с Троцким, Кузьма Илларионович принял активное участие в подготовке его побега: обеспечил тёплой одеждой, договорился с зырянами-оленеводами, хорошо знавшими оленьи тропы через Полярный Урал, обеспечил необходимые запасы продовольствия и даже ссудил небольшой суммой денег, необходимых для расчета за проезд.
Побег блестяще удался, но для Кузьмы Илларионовича имел печальные последствия: он был осужден царским судом и оказался в тюрьме, и только благодаря Тобольскому адвокату В. Пигнатти приговор заменили на легкое наказание. На этом расплата за помощь Троцкому не закончилась, в 1919 году Кузьму Илларионовича снова арестовали уже при правоэсеровском «народном» правительстве, правившем Сибирью из Омска до разгона его Колчаком.
Но времена меняются... И после победы большевиков в Гражданской войне Троцкий становится важным лицом в государстве.
Троцкий не забыл услуг, оказанных ему во времена скитаний по сибирским ссылкам. В 1923 году он вызвал Кузьму Коровьи-Ножки в Москву в Реввоенсовет и лично наградил его формой командира Красной армии, именными часами, двуствольным охотничьим ружьем и выдал ему специальное удостоверение.
По всему пути следования от Берёзова до Москвы Кузьму Илларионовича торжественно встречали и провожали (в Тобольске, Тюмени, Свердловске), а на обратном пути в Тобольске он сфотографировался в подаренной ему Троцким военной форме.
Портрет Кузьмы Илларионовича Коровина (Коровьи Ножки).
Березовский краеведческий музей. БКМ-273.
Умер Кузьма Илларионович в 1925 году, его могила находится на высоком берегу Сосьвы в центре Берёзова, рядом с могилой Тихона Сенькина и могилой жертв Казымского восстания 1934 года.
Еще один факт, 25 февраля 1920 года при Березовском революционном комитете «открыт стол записей актов гражданского состояния для записи браков, рождений, смерти, функции такового возложены на члена революционного комитета т. Кузьму Илларионовича Коровьи-ножки».
Список специалистов рыбного дела, зарегистрировавшихся согласно постановлению Совета труда и обороны от 11 августа 1920 года № 176/1023. Под номером 1 числится Кузьма Лорионыч Коровин (так в документе), заведующий утрамотом (Березовским уездным транспортно-материальным отделом). 4 февраля 1921 года.
КУ «Государственный архив Югры». Ф. 429. Оп. 1. Д. 6. Л. 2.
Подпись Коровина – завутрамотом (Березовским уездным транспортно-материальным отделом). 11 августа 1920 года.
КУ «Государственный архив Югры». Ф. 429. Оп. 1. Д. 1. Л. 63.
Отрывок из книги Л. Троцкого «Моя жизнь»:
Пересекши сплошь зараженные тифом районы, мы 12 февраля, на 33-й день пути, доехали до Берёзова, куда некогда сослан был сподвижник Петра князь Меншиков. В Берёзове нам дали остановку на два дня. Предстояло еще совершить около 500 верст до Обдорска. Мы гуляли на свободе. Побега власти отсюда не боялись. Назад была одна-единственная дорога по Оби, вдоль телеграфной линии: всякий бежавший был бы настигнут. В Берёзове жил в ссылке землемер Рошковский, с ним я обсуждал вопрос о побеге. Он сказал мне, что можно попытаться взять путь прямо на запад, по реке Сосьве, в сторону Урала, проехать на оленях до горных заводов, попасть у Богословского завода на узкоколейную железную дорогу и доехать по ней до Кушвы, где она смыкается с пермской линией. А там – Пермь, Вятка, Вологда, Петербург, Гельсингфорс!.. Дорог по Сосьве, однако, нет. За Берёзовом сразу открывается дичь и глушь. Никакой полиции на протяжении тысячи верст, ни одного русского поселения, только редкие остяцкие юрты, о телеграфе нет и помину, нет на всем пути даже лошадей, тракт исключительно олений. Полиция не догонит. Зато можно затеряться в пустыне, погибнуть в снегах. Сейчас февраль, месяц метелей...
Доктор Фейт, старый революционер, один из нашей ссыльной группы, научил меня симулировать ишиас, чтобы остаться на несколько лишних дней в Берёзове. Я с успехом выполнил эту скромную часть задуманного плана. Ишиас, как известно, не поддается проверке. Меня поместили в больницу. Режим в ней был совершенно свободный. Я уходил на целые часы, когда мне становилось «легче». Врач поощрял мои прогулки. Никто, как сказано, побега из Берёзова в это время года не опасался. Надо было решиться. Я высказался за западное направление: напрямик к Уралу.
Рошковский привлек к совету местного крестьянина, по прозвищу Козья ножка. Этот маленький, сухой, рассудительный человечек стал организатором побега. Он действовал совершенно бескорыстно. Когда его роль вскрылась, он жестоко пострадал. После Октябрьской революции Козья ножка не скоро узнал, что это именно мне он помог бежать десять лет перед тем. Только в 1923 году он приехал ко мне в Москву, и встреча наша была горяча. Его облачили в парадное красноармейское обмундирование, водили по театрам, снабдили граммофоном и другими подарками. Вскоре после того старик умер на своем далеком Севере.
Ехать из Берёзова надо было на оленях. Все дело было в том, чтобы найти проводника, который рискнул бы в это время года тронуться в ненадежный путь. Козья ножка нашел зырянина, ловкого и бывалого, как большинство зырян.
Отъезд был назначен на воскресенье, в полночь. В этот день местные власти ставили любительский спектакль. Я показался в казарме, служившей театром, встретившись там с исправником, сказал ему, что чувствую себя гораздо лучше и могу в ближайшее время отправиться в Обдорск. Это было очень коварно, но совершенно необходимо.
Когда на колокольне ударило 12, я крадучись отправился на двор к Козьей ножке. Дровни были готовы. Я улегся на дно, подослав вторую шубу, Козья ножка покрыл меня холодной, мерзлой соломой, перевязал ее накрест, и мы тронулись. Солома таяла, и холодные струйки сползали по лицу. Отъехав несколько верст, мы остановились. Козья ножка развязал воз. Я выбрался из-под соломы. Мой возница свистнул.
«С пожарной каланчи Берёзова, – рассказывает Сверчков в своих воспоминаниях, – было видно кругом, по крайней мере, на версту всякое движение по белой пелене снега в город или из города. Основательно предполагая, что полиция станет расспрашивать дежурного пожарного о том, не уехал ли кто-нибудь из города в эту ночь, Рошковский устроил так, что один из жителей повез в это время по тобольскому тракту тушу телятины. Движение это, как и ожидали, было замечено, и полиция, обнаружив через два дня побег Троцкого, прежде всего, бросилась за телятиной, вследствие чего потеряла еще два дня бесполезно...» Но об этом я узнал лишь много времени спустя.
Мы взяли путь по Сосьве. Оленей мой проводник купил на выбор из стада в несколько сот штук. … Это было поистине прекрасное путешествие в девственной снежной пустыне, среди елей и звериных следов. Олени бежали бодро, свесив на бок языки и часто дыша: чу-чу-чу-чу... Дорога шла узкая, животные жались в кучу, и приходилось дивиться, как они не мешают друг другу бежать. Удивительные создания – без голода и без усталости. Они не ели сутки до нашего выезда, да вот уже скоро сутки, как мы едем без кормежки. По объяснению ямщика, они теперь только «разошлись». Бегут ровно, неутомимо, верст 8-10 в час. Корм для себя олени добывали сами. Им на шею привязывали по полену и отпускали на волю. Они выбирали место, где под снегом чуяли мох, разрывали копытами глубокую яму, уходили в нее почти с головою и кормились. У меня было к этим животным примерно тоже чувство, какое должно быть у летчика к своему мотору на высоте нескольких сот метров над океаном. Главный из трех оленей, вожак, захромал. Какая тревога! Необходимо было сменить его. Мы искали остяцкого кочевья. Они раскиданы здесь на расстоянии многих десятков верст друг от друга. Мой проводник находил кочевье по самым неуловимым признакам. За несколько верст он чуял запах дыма. На смену оленей мы потеряли больше суток. Зато на рассвете я был свидетелем прекрасной картины: три остяка при помощи лассо вылавливали на полном ходу заранее намеченных оленей из стада в несколько сот голов, которых собаки гнали на ловцов. Мы снова ехали то лесом, то покрытыми снегом болотами, то огромными лесными пожарищами. На снегу кипятили воду, из снега же и пили чай. Мой проводник предпочитал, впрочем, спирт, но я зорко следил за тем, чтоб он не выходил из нормы.
Дорога как будто одна и та же, но всегда разная. Это видно по оленям. Сейчас мы едем открытым местом: между берёзовой рощей и руслом реки. Дорога убийственная. Ветер заносит на наших глазах узкий след, который оставляют за собой нарты. Третий олень ежеминутно оступается с колеи. Он тонет в снегу по брюхо и глубже, делает несколько отчаянных прыжков, взбирается снова на дорогу, теснит среднего оленя и сбивает в сторону вожака. На одном из дальнейших участков пригретая солнцем дорога становится так тяжела, что на передних нартах дважды обрываются постромки: при каждой остановке полозья примерзают к дороге, и нарты трудно сдвинуть с места. После первых двух пробежек олени уже заметно устали... Но солнце скрылось, дорога подмерзла и становилась все лучше. Мягкая, но не топкая – самая дельная дорога, как говорит ямщик. Олени ступали чуть слышно и тянули нарты шутя. В конце концов, пришлось отпрячь третьего и привязать сзади, потому что от безделья олени шарахались в сторону и могли разбить кошеву. Нарты скользили ровно и бесшумно, как лодка по зеркальному пруду. В густых сумерках лес казался еще гигантским. Дороги я совершенно не видел, передвижения нарт почти не ощущал. Заколдованные деревья быстро мчались на нас, кусты убегали в сторону, старые пни, покрытые снегом, рядом со стройными березками, проносились мимо нас. Все казалось полным тайны. Чу-чу-чу-чу... слышалось частое и ровное дыхание оленей в безмолвии лесной ночи.
Путешествие длилось неделю. Мы проделали 700 километров и приближались к Уралу. Навстречу все чаще попадались обозы. Я выдавал себя за инженера из полярной экспедиции барона Толя. Недалеко от Урала мы наткнулись на приказчика, который раньше служил в этой экспедиции и знал ее состав. Он закидал меня вопросами. К счастью, и он был нетрезв. Я торопился выйти из затруднения при помощи бутылки рома, которую захватил на всякий случай. Все сошло благополучно. По Уралу открывался путь на лошадях. Теперь уж я значился чиновником, и вместе с акцизным ревизором, объезжавшим свой участок, я доехал до узкоколейки. Станционный жандарм безучастно глядел, как я освобождался из своих остяцких шуб.
На подъездном уральском пути положение мое было далеко еще не обеспеченным: по этой ветке, где замечают каждого «чужого» человека, меня на любой станции могли арестовать, по телеграфному сообщению, из Тобольска. Я ехал в тревоге. Но когда я через сутки оказался в удобном вагоне пермской дороги, я сразу почувствовал, что дело мое выиграно. Поезд проходил через те же станции, на которых недавно нас с такой торжественностью встречали жандармы, стражники и исправники. Но теперь мой путь лежал в другом направлении, и ехал я с другими чувствами. В первые минуты мне показалось тесно и душно в просторном и почти пустом вагоне. Я вышел на площадку, где дул ветер и было темно, и из груди моей непроизвольно вырвался громкий крик – радости и свободы!..
Статья «Троцкий в Березово» в газете «Путь к коммунизму» от 6 октября 1990 года. Автор В. Устинова.
Архивный отдел администрации Березовского района. Ф. 48. Оп. 1. Д. 64. Л. 231, 232.
Автор исторического очерка:
Шаповалова Ольга Михайловна, заведующий архивным отделом администрации Березовского района
Основание:
1. Библиотека Березовского районного архива. Альманах Тобольск и вся Сибирь. Берёзов. XXII том. – Тобольск Издательский отдел общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска», 2013 – 520с.
2. Березовский районный архив. Фонд № 48. Оп. 1 д. 64 л. 229-230